Во всех политических конструкциях важнейшим фактором всегда было время. Упрощенно управление этим фактором трактуется, как умение проскакивать в «окно возможностей» — решать текущие задачи в наиболее благоприятный для их решения момент.
На деле это не так. В любой период времени мы не просто можем, но должны выбирать из нескольких, зачастую взаимоисключающих решений. В «окно возможностей» заведомо проскакивает только одно из них. Но лучшее ли? Но правильное ли?
Карл XII в 1700 году сделал вполне логичный и формально правильный выбор. Он не стал преследовать разгромленную под Нарвой русскую армию, не стал добивать Петра. Август Сильный (Август II Польский, он же Фридрих Август I Саксонский) представлялся значительно более опасным противником, обладавшим соединёнными силами Речи Посполитой и курфюршества Саксония.
Шведский король принял решение разгромить более сильного врага. С точки зрения военной и политической стратегии он был абсолютно прав. Более слабый, потерпевший катастрофическое поражение Пётр, которому в России противостояла мощная оппозиция, который только что закончил войну с Турцией (она могла возобновиться), у которого, в отличие от Августа Сильного не было надежды на реальную поддержку ведущих государств континентальной Европы, был явно не опасен.
Но гоняясь за Августом по Европе, шведский король потерял восемь лет. За это время Пётр стабилизировал страну, реформировал армию, отвоевал изрядный кусок балтийского побережья и стал опасным. Чтобы это время выиграть, Пётр поддерживал ненадёжного, многократно предававшего Августа деньгами, а затем и войсками. Победить Карла Август всё равно не смог, но шведы увязли в польских, а затем в саксонской кампании надолго.
Полтавская баталия и Северная война были выиграны задолго до того, как 27 июня (8 июля) 1709 года полки сошлись на берегу Ворсклы между Яковецким и Будищенским лесами. Они были выиграны тогда, когда Карл дал Петру время, использованное последним для достижения подавляющего численного и технического превосходства над шведской армией. Пётр прекрасно понял значение этого подарка и сделал всё, чтобы выиграть как можно больше этого стратегического ресурса — времени.
Таким образом, грамотными в стратегическом смысле можно признать такие действия политиков, которые не просто дают представляемой ими стране дополнительное время, но позволяют руководить временем по собственной необходимости — произвольно расширять и сужать рамки паузы.
Так, например, не вызывает сомнения, что в приведённом выше примере, Пётр мог добиться окончательного уничтожения шведской армии вообще без боя. Карл под Полтавой находился в стратегическом окружении. Его силы слабели, в то время, как силы блокировавших его русских войск только росли (да и полтавский гарнизон русские смогли усилить). Чем дольше продолжалось бы стояние под Полтавой, тем слабее становилась бы шведская и сильнее русская армия. Решение Петра дать сражение было обусловлено чисто психологическим моментом. Карл считался непобедимым полководцем. Если бы он не проиграл битву, то иллюзия силы шведского короля продолжала бы питать его самого, его подданных и европейские дворы. Однако с точки зрения ресурсосберегающей стратегии, война выигрывалась исключительно за счёт перехвата управления фактором времени.
Изложенное не означает, что можно просто сидеть, ничего не делать и ждать, когда враг сам исчезнет, как это представляют себе люди интеллектуально недостаточные, пытающиеся определить на кого работает время по последним заявлениям Госдепа или по американской глобальной военной активности. Как я уже сказал на помощь Августу в Польшу посылались не только русские деньги, но и русские войска, а ещё армия Шереметева успешно очищала от шведов Прибалтику, да и сама двухмесячная оборона Полтавы являлась активным мероприятием. Выигрыш заключался в том, что с главного (решающего) театра войны была убрана главная сила неприятеля — армия Карла XII и сам шведский король. Пока шведы несли бессмысленные потери, гоняясь за Августом по Европе или осаждая с Мазепой Полтаву русская армия усиливалась.
Таким образом фактор времени играет на вашей стороне, а вы им успешно управляете, если динамика и вектор развития событий однозначно обеспечивают ослабление противника и ваше усиление. В таком случае, чем дольше вы отказываетесь являться на войну или на поле боя, тем более критическим для противника становится соотношение сил. В идеальных же случаях, как в примере стратегического окружения Карла под Полтавой, армия противника может исчезнуть вообще без боя. Это прекрасно продемонстрировал Кутузов после Тарутинского марш-манёвра — Великая армия Бонапарта растаяла без крупных сражений.
כתבה России последнего двадцатилетия лучше всего иллюстрирует решающую стратегическую важность фактора времени. В 2000 году, когда Ельцин устал и ушёл, страна была поражена вирусом сепаратизма изнутри, центральная власть была слаба и полностью зависела от региональных элит и от олигархических группировок, бюджет пуст, армия и флот утратили способность решать стратегические задачи не только в отдалённых районах планеты, но и вблизи собственных границ, международный авторитет был низок как никогда.
В это время, любая конфронтация с Западом была гибельна для России — с ней можно было достаточно легко сделать то, что не получилось в 2014 году: разрушить экономику и дестабилизировать внутреннюю ситуацию за счёт резкого ухудшения условий жизни широких масс и, одновременно, удара по бизнесу олигархов, которые тогда контролировали практически всю экономику страны. Выдержать такой удар до 2004 года (даже до 2008) Россия была бы не в состоянии.
Поэтому первые цветные перевороты сопровождались достаточно вялой российской реакцией. Москва ещё не могла развернуть ситуацию, она просто тормозила наступление Запада, выигрывая время. Поэтому и с явно неадекватным Саакашвили до 2008 года вели переговоры. Вряд ли кто-то в Кремле надеялся, что с ним удастся договориться. Но время выигрывалось. Михо захватил власть в Грузии в самом начале 2004 года, а пятидневная война случилась только в августе 2008 (через четыре с половиной года).
Запад принял во внимание усиление и активизацию России, но сразу отреагировать не мог — не был готов. Первая подготовленная реакция — попытка белоленточного переворота в 2012 году, когда Путин не прислушался к рекомендациям Вашингтона и вновь избрался президентом. С этого момента можно вести обратный отсчёт времени для Запада.
В 2008 году Россия продемонстрировала готовность активно реагировать на провокационную военную активность в её пограничье. В 2012 году Запад убедился, что в России достигнута внутренняя стабильность и организованные по стандартным методикам цветные перевороты здесь не проходят — власть и общество консолидированы и готовы защищаться. В 2015 году Россия в Сирии заявила о своём возвращении в мировую политику в качестве глобального игрока, способного и готового отстаивать свои интересы в любой точке планеты.
Для того, чтобы частично отыграть утраченное в 90-е годы и частично восстановить свои международные позиции Москве понадобилось 15 лет. Все эти 15 лет соотношение сил во внутренней и внешней политике, в экономике, в финансах и в военном компоненте менялось в пользу России. Она стабилизировалась, усиливалась, богатела, восстанавливала мощь вооружённых сил, в то время, как Запад переживал системный кризис, непродуктивно терял ресурсы и постепенно втягивался в ослаблявшую его внутреннюю конфронтацию (американо-европейские противоречия, как и противостояние Трампа и глобалистов в США — явление того же порядка, что и разрушившие СССР противоречия в советской элите).
Россия не сильнее совокупного Запада сегодня. Она просто неуязвима для него. И соотношение сил всё время меняется в её пользу. Чем дальше, тем больше у Москвы союзников, задействование ресурсов которых, позволяет экономить собственно российские ресурсы и при этом проводить активную внешнюю политику. Чем дальше, тем сложнее Западу консолидированно проводить антироссийскую политику — в условиях ресурсного дефицита никто не хочет платить за конфронтацию из своего кармана, а попытка заглянуть в карман к соседу вызывает непонимание.
У России есть ещё болевая точка на Украине. В среднесрочной перспективе эта проблема решаема, но, судя по всему, не так, как предпочитали её решить в Кремле ещё год-полтора назад. До сих пор в российской официальной риторике присутствует пожелание сохранения реформированного украинского государства. А это уже невозможно. Невозможно в виду того же самого фактора времени.
Вспомним судьбу Прибалтики. С начала нулевых годов, Россия начала активно строить инфраструктуру, способную заместить прибалтийский транзит. К 2010 году эта замещающая инфраструктура уже активно работала. И Прибалтика исчезла, как экономический фактор. Она бы уже исчезла и как политический, но на волне эйфории от своего полного глобального доминирования, ещё не столкнувшийся с жёстким российским противодействием, Запад принял прибалтийские государства в ЕС и НАТО. Поэтому, пока не начался распад этих коренных структур Запада, интегрированные в них страны, теряют экономику, теряют население, теряют перспективу, но сохраняются в качестве политического механизма. Член ЕС и НАТО не может исчезнуть — это был бы удар по авторитету всего Запада.
Аналогичным образом Россия ускоренными темпами создаёт обходящую Украину транспортную инфраструктуру. Это не только газопроводы, но и шоссейные и железные дороги, порты и т.д. Частично эта инфраструктура уже работает, частично вступит в строй до 2019 года, включительно.
Таким образом, начиная с 2020 года Украина будет представлять для России чисто теоретический интерес. Никакие серьёзные проекты с ней связаны не будут. Следовательно привязка Москвы к украинскому фактору и возможность влиять на неё при помощи смены ситуации в Киеве исчезнет. Руки на этом направлении у Кремля будут полностью развязаны.
Отличие же Украины от Прибалтики в том, что её как раз ни в ЕС, ни в НАТО принять не успели. Если Киев прекращает работать, как элемент антироссийской игры, то и Западу он становится абсолютно не нужен. Поддерживать стабильность киевского режима становится некому и незачем. Принцип ресурсосбережения в политике безжалостен — если от тебя нет никакой пользы, то ты никого и не интересуешь.
Сейчас мы ещё наблюдаем попытки разыграть Украину в активной антироссийской партии путём перехода власти в Киеве в руки более радикальных деятелей, чем Порошенко, готовых к возобновлению войны в Донбассе и даже к прямой конфронтации с Россией. Но эта операция может проходить (и то неуверенно) только до тех пор, пока Россия привязана (хотя бы частично) к украинскому транзиту. Как только эта привязка исчезнет, Россию нечем будет заманить на Украину. А военное поражение Киев может потерпеть и от Донбасса (благо опыт есть).
Равнодушие и отсутствие интереса страшнее любых самых конфронтационных сценариев. В Африке постоянно кто-то кого-то геноцидит, а кто-то мрёт от голода. Но это не попадает на страницы мировых СМИ и никак не влияет на мировую политику. Потому, то те страны, в которых сегодня это происходит никого не интересуют. Там где интерес есть, средства для наведения порядка находятся быстро. А вот не представляющие интереса государства вымирают себе, плавно погружаясь в каменный век и никому нет до этого дела.
С 2020 года Украина переходит в разряд именно таких стран. Для России принцип выигрыша времени и экономии ресурсов будет всё ещё доминирующим. Она просто не сможет заняться реставрацией Украины, даже если её полностью бросит Запад. Проблема украинского и прибалтийского транзита решена, значит о самих образованиях можно забыть до лучших времён. Ситуация на данном направлении однозначно меняется в пользу России, причём чем дальше, тем больше. Лишённые собственной экономики страны Прибалтики, а Украина к тому же погружённая в хаос безвластия с каждым днём и с каждым годом всё больше проигрывают России по привлекательности, по уровню жизни. Причём разрыв увеличивается в ускоряющемся темпе.
Мы находимся в ситуации, когда управляющая временем Россия, может просто ждать наиболее благоприятной для себя ситуации, когда возобновление активности на украинском и прибалтийском направлении будет сулить не убыток, а прибыль. А вот соседи ждать не могут. Для них каждый день ожидания, как для Карла под Полтавой или для Наполеона в Москве — приближение гибели. Но и хороших ходов у них нет. Вопрос решатся ли сделать плохие или так и будут догнивать? Но эта проблема выходит за рамки управления политическим временем.